How I Learned to Stop Worrying and Love the Bomb

Я разбиваюсь.

Разбиваюсь как недоразвитая личность, отлично понимающая правду, не скрывая ее от всех, просто умалчивающая, до момента…и…Dixi.

Вы понимаете, что это как при раздаче отвратительного вида серой массы не-то котлеты, не то каши, в старой заплеванной столовой. Тарелка и прибор представляются вам чем-то серо-зеленым от коррозий и ржавой воды. Это и есть правда.

Вам незачем ее обдумывать долго, вы проецируете ее на себя, как могли бы сравнить себя с героем книги…И эта кучка метафизического дерьма стекает по вам, пока вы, наконец, приходите к своему собственному выводу, никак не относящемуся к прыщавой заскорузлой женщине раздающей еду в столовой, с видом омерзения, сожаления и усталости на столь непривлекательном лице, что вы едва можете разглядеть человека, в этом существе, тем более женщину. Ваша, правда тут и только тут. Вы продолжаете изучать ваш сегодняшний обед, и, ковыряя в нем ложкой находите таракана, мерзкого и черного. Черное на сером. Безумно красиво, если бы это были смоляные кудри на жемчужном платье вашей дамы сердца. Но это все еще таракан. А вы все еще сидите в столовой, где сотни, таких как вы (ты?) молча едят ее и не думая, пережевывают тараканов, так любезно плавающих в их жемчужно-отвратительной еде. Вы же понимаете, что это едят все, и не можете одновременно с этим заставить съесть это. В вас просыпается бунтарь, по сути, подросток, с шальными глазами не знающий еще, о том, что было до него, и затыкающий уши при слове “рационально”. Вы опрокидываете тарелку на стол, тем самым, мешая вашим угрюмым соседям по столу есть свою правду.

Вы выбегаете с радостным смехом из затхлой общественной столовой, на улицу... на свободу…на свежий, черт бы вас подрал, воздух!

А там, вы видите людей, по которым стекает буро-зеленая, желто-гниющая и буро-рыжая вязкая дрянь и все они идут, источая, кто зловония, а кто будоражащий запах молодости.

Вы видите меня. Ужасно это или нет, но вы все-таки видите меня. В телефонной будке, со злым и оскаленным выражением лица. Вы стучитесь в телефонную будку, и пачкаете ее прозрачную и такую казалось идеальную поверхность серой жижей. Я по-детски начинаю капризничать и хлюпать носом. Вы стучите пальцем по стеклу и улыбаетесь.

Я начинаю злиться. Я бьюсь об противоположную стенку будки головой и рычу.

Безумно красиво, как вам кажется, растекаются мои слезы, по лицу обрамляя его грязными разводами. Безумно красиво, похоже на берега и причалы на юном лице вы заворожено смотрите.

Я бьюсь в истерике, причиняю себе боль, сбиваю руки в синяки и ссадины, царапаю себе лицо и руки.

Вам было бы жалко меня, если бы вы уже не анализировали все, что я вам говорю, вы бы вытащили меня, если бы я не дала сравнить, вам бы нечем было любоваться, если бы вы не знали, что это и есть красота.

Я успокаиваюсь, вытираю слезы и звоню по номеру такси.

За мной приезжает болезненно желтое такси, я пожимаю вам руку, выходя из будки, улыбаюсь и сажусь в приехавший транспорт.

Вы сыты.

И все верно, Время обеда то кончилось.