How I Learned to Stop Worrying and Love the Bomb

Моя жизнь мне напоминает спираль, даже сейчас, в канун праздника, я жду его, проходя и непроизвольно морщась, как личный конец света. Не больше, ни меньше. Это несомненное помешательство такого большого количества людей, я даже не могу уйти.

О чем я говорю. Что я делаю.

Единственное кем я смог устроится, чтобы заработать хотя бы немного денег, это запаковщик подарков. Меня тошнит от бантов, мне хочется в туалет при виде очередных чайных сервизов и гелей для душа. И хочется замотать в обертку всех этих слащавых школьниц, дарящих парням плюшевых медведей. И их парней дарящих таких же медведей. Замотать в бумагу, с крупными розовыми переливающимися сердечками. Прибить к ним степлером большие красивенькие фиолетовые бантики. Чтобы я слышал, как их тонкую кожу прибивает к блестящей обертке острыми скобами.

- Заверните, пожалуйста, вооо-о-он в ту веселенькую, со смешными оленями!

- Хорошо.- Я не смотрю, что я заворачиваю.

Я начинаю резать бумагу. На этом, чисто автоматическом жесте меня прерывают, положив чужую руку на мою с ножницами.

Кромсать по коже, потом возможно использовать украшения на липкой основе.

- Дурак, заработался совсем? Даже не смотришь...- Поднимаю отрешенный взгляд и сам собой, рассудок возвращается. Это всего лишь она. Она. Мы встречаемся с ней, по ее инициативе. Она называет меня идеальным мужем, и постоянно интересуется за что, меня такое золото, бросали предыдущие пассии. А мне уже все равно.

Все равно, она вручает мне портсигар со смешными уточками. Она сделала его сама.

Этим, и не только, еще и внешностью, напоминает она мне рождественского эльфа. Маленькая, юркая, узкоглазая и суетливая. Носит зеленый шарф и шапку. Боже.

В свой единственный обеденный перерыв я вынужден трахать в служебном туалете мега-маркета, рождественского эльфа, в канун праздника. Она говорит, это еще один подарок. Она говорит это разрядка. Она говорит, что приготовит ужин. Говорит про свечи. Сейчас я понимаю, что она имела в виду, когда говорила, что ее тоже до этого бросали многие парни.

"Говорить с набитым ртом - неприлично"- всплывает в голове пожелтевшая распечатка из затрапезной забегаловки.

На самом деле, денег нет даже на дешевый хот-дог. Последние копейки потратил на дурацкий символ года из фаянса. Бесполезно, но ей будет приятно даже это. Она позвонит своей мамочке, и будет говорить об этом так, как будто я подарил ей золотое обручальное кольцо с бриллиантом в 100 карат. Я буду пить пиво, и смотреть телевизор, уже репетируя роль идеального мужа. Никогда.

Я опять на рабочем месте. Глаза болят от мерцания переливающихся бантов и лент. Они отражают свет ламп. Так или иначе, мой последний в этом году рабочий день подходит к концу.

Темный город переполнен такси и другими видами транспорта, город гудит, как будто воет. Весь мигает и перемигивает разноцветными лампами и шарами, люди сливаются в муравьиный рой.

Я понимаю что город, воет от боли. Иду, зачерпывая пакетом с подарком снег и слышу, как стучится о картон фаянс. Этот звук сливается со стуком моего собственного сердца. Только перед подъездом меня пронзает боль. Уже в лифте я привожу себя в порядок. Полный порядок. Боль уходит, лицо приобретает мягкие черты, я натягиваю на лицо мученическую улыбку мужа-пришедшего-с-работы. Ей так хочется в это играть.

Мы сидим за столом, через считанные минуты нужно будет поднимать бокалы. Я смотрю на ее лицо, на котором играют огоньки гирлянды.

Я пытаюсь его запомнить.

Она считает 1.

Я смотрю на тонкие длинные пальцы.

Она считает 2.

Я беру ее за руку и смотрю в раскосые карие глаза, в которых отражаются стрелки.

Она считает 3.

Запоминаю ее тонкий зеленый свитер, и новогодний берет со снежинками. Зеленый. Это важно.

Она считает 4. Она считает 5.

Ее уши топорщатся из-под берета.

Она считает 6.

Я улыбаюсь про себя, глядя на ее тонкие губы, пытаюсь запомнить ямочки на щеках.

Она считает 7. Считает 8.

Я изучаю ее небольшую грудь, вспоминаю, как весь год про себя называл мальчиком.

Она считает 9.Она считает 10.

Я вижу по столом подол ее длинной юбки. Я никогда ее не видел, под ней скрываются ноги в смешных башмаках и длинных полосатых носках.

Она считает 10.

Я окидываю ее взглядом с головы до ног и обратно.

Она считает 11.

Все вокруг начинает расплываться в разноцветные пятна от гирлянды. Боль.

Она считает 12. Издает победоносный крик.

Я издаю гортанный всхрип. Падаю под стол, опрокидывая за собой скатерть, я чувствую на лице пузырьки шампанского и куски еды. И боль.

Все.

Этот момент остановки сердца, длится для меня вечно. Сначала я слышал ее крики, я слышал звон посуды, отдаленно чувствовал осколки в теле.

Было так по-новогоднему сумеречно.

Теперь я вижу свет. Много света заливающего все вокруг, боль отступила, никаких мыслей, кроме света. Мне действительно кажется, что я нахожусь внутри своей головы. Тут холодно и слепит глаза, как от медицинских ламп.

Что дальше.

Весь свет начинает приобретать очертания, это снежная равнина, я иду, погрязая в сугробах, как в песке. Ноги начинают замерзать, колени дрожат, я краем глаза вижу свои руки и замечаю, что они красные, как будто я ошпарился.

Бесконечно тяжелый путь, вижу белоснежное небо, линию горизонта, и миллионы тонн снега. По прямой. За целью.

В голове начинают звенеть колокольчики, я думаю, что умираю второй раз. Мне кажется, что я попал в свой старый кошмар. Он снился мне уже, и я узнаю эту холодную чистоту, и мне не хочется останавливаться, но вместе с тем, я не знаю, как долго смогу идти.

Рано или поздно мне придется остановиться. Рано или поздно, все останавливается. Кто-то говорит, что не дошел до цели, я думаю любая остановка, это уже свидетельство о достижении цели.

Двое маленьких людей в зеленых шапках, жарят мясо на костре, в центре этой снежной пустыни. Рядом пасутся олени в количестве двух штук. Третий лежит расчлененный, возможно он тоже пасся, или хотел. Те двое рогатых, нюхают окровавленный снег и осторожно пробуют его на язык. Длинный, шершавый олений язык.

Две пары узких глаз, мальчик и девочка, зеленые шапочки, острые ушки. Что-то до боли знакомое. В их глазах неумолимо бегут стрелки. Я хватаюсь за голову, и головная боль окунает меня в плотный снег.

Я в большом теплом помещении. Ничего не болит, во рту привкус странного мяса.

Меня, говорит юркий эльф женского пола, ждут на площадке с карамельным полом. Но я должен одеться.

Я не удивлен, откуда-то знаю, что пол полосатый: зеленая, розовая, белая.

Красная одежда, в зеркале я кажусь себе чем-то настолько уродливым, что пару раз я себя ударил.

Я вглядывался в эльфов, окруживших меня. Сплошь знакомые лица, у кого-то до боли знакомая щербинка между зубов, кто-то так привычно заправляет волосы под колпак, и эти тонкие руки. Я где-то все это видел.

Я не думал, куда именно я попал. Но подсознание повторяло, что это и есть мой кошмар.

Мое дело, прочитать миллион писем. Разложить их по двум коробкам. Дальше происходит главное:

Хорошим детям изготовляют подарки- из песка, радиоактивных веществ добываемых в центре пустыни и их же писем.

Плохих детей похищают в новогоднюю ночь.

Говорят, не известно, что тяжелее.

- Ты, не должен пугать детей.- Говорит мне эльфа, которую я встретил в пустыне. В ее глазах я видел застывшие стрелки часов на без-пяти-двенадцать. Ее руки, и тонкие губы.

Я киваю, и затем из моей груди вырывается утробный кашель похожий скорее на смех умирающего. Хо-хо-кхо. Кровь на моей одежде слишком быстро впитывается.

- Ты придушиваешь плохого ребенка веревкой от мешка, и складываешь в него же. Понятно? - Не унимается, её уши взволнованно стригут воздух, на манер оленьих.

- Нет, времени не так много, как тебе кажется, хотя есть ощущение, что оно остановилось, правда?- пытлив взгляд узких глаз.

- Плохих детей не должно быть?- я пытаюсь казаться заинтересованным, на самом деле, я хочу умереть или проснуться, по-настоящему.

- Из них вырастают плохие люди, мне надоедает объяснять тебе это каждый год.

Это соревнование, мы взвешиваем мешок с подарками, эльф записала его на бумажке. Я выиграю, если вес плохих детей будет равен весу, написанному на бумажке.

Бесконечное количество домов, детских лиц перекошенных от радости или нехватки воздуха.

- Я подсчитала, в этом году ты опять оплошал,- она смеется.

- Неужели, недовес?- Я без тени иронии устало смотрю на огромный мешок.

- Напротив, как всегда, ты привозишь больше, чем может выдержать несчастный олень,- комкает бумажку. Только сейчас я замечаю, что стрелки в ее глазах начали свое движение.

- А что с ними делают?- мне захотелось поговорить с ней, именно сейчас, подольше , лучший способ - задать вопрос.

- Пускают на подарки, одних. И выращивают эльфов из других. Все чаще берут узкоглазых, их работоспособность выше, остальные слишком бездарны и ленивы. Мы проверяли!- Так радуется, улыбка тонких губ. Что мне это должно напоминать?

Я начинаю кашлять кровью, и внезапно ощущать боль во всем теле. Эльф, видя мои круглые от боли глаза, лишь весело вскрикивает.

Моя вторая смерть, и мне уже не хочется открывать глаза.

-Знаешь, эта вся новогодняя суета, меня это бесит! Нет, ты только посмотри Чарли, они говорят о Геях, как о чем-то постыдном, мы имеем право участвовать в праздничном параде...Чарли!

- Д-да?

- Я рад, что мы познакомились, там,...в больнице, почти год назад.

- Я тоже.

- У тебя с того момента больше не болит сердце. Я так счастлив, то дорогое лечение, это правда стоило мне почти что жизни! И ты достался мне в награду!

Объятия. Тин маленький хлипкий гей. Кореец, с желтоватой кожей и неровными зубами. Он обожает зеленый цвет и, кажется, меня.

- Что ты попросишь у Тинни на праздник?- щенячья верность в глазах, я не могу сказать правду.

- То, что малыш Тинни, так любит мне дарить?- я спросил это для Тинни.

Сам же про себя, еле шевеля губами: "Господи, я всю жизнь был плохим ребенком..."